|
Алексей Бесчастнов, консультант компании Pöyry Management Consulting.
Статья опубликована в журнале «Лесная индустрия» №6, 2010 г.
Низкую себестоимость лесопромышленного производства принято считать главным магнитом для инвестора в России. Но этот магнит стремительно теряет свою «притягательность». Страна все еще остается одним из самых привлекательных рынков и богатых «запасников» древесины на планете. Но ситуация ухудшается, и нужно торопиться использовать оставшиеся преимущества.
Работая в одной из крупнейших в мире консалтингово-инжиниринговых компаний, сотрудники Pöyry постоянно находятся между инвестором и будущим производством, что позволяет видеть и сравнивать различные регионы земного шара с позиций потенциального инвестора, его потребностей и ожиданий. Как выглядит Россия в этом сравнении и каковы ее перспективы?
К сожалению, позиции России в борьбе за крупные инвестиции в лесопромышленный сектор ухудшаются из года в год на протяжении последних лет. Основные причины тому – стремительно растущие затраты на производство (электроэнергия, древесина, заработная плата), неразвитость инфраструктуры, а также заметно уступающий конкурирующим регионам деловой климат. Основные конкуренты России – Южная Америка, Азия, Восточная Европа.
В данной статье мы рассмотрим ситуацию с производством древесных плит, отвлекаясь, по мере необходимости, на сопутствующие продукты – целлюлозу, пиломатериалы,круглый лес.
ЧТО НУЖНО ИНВЕСТОРУ?
Инвестору нужен успешный и прибыльный проект, надежно работающее производство и хороший сбыт продукции хотя бы на 7–10 лет от момента пуска. Что для этого требуется:
Правильный выбор продукта (включая выбор технологии производства и пригодной площадки)
Правильный подбор команды – управленческой и технической
Наличие и благоприятные цены на основные составляющие себестоимости (древесное сырье, электроэнергия, заработная плата)
Логистически доступные, крупные и перспективные рынки сбыта, с низкой конкуренцией и предсказуемыми расходами на налоги и доставку
Благоприятный деловой климат (правовая база, защита от коррупции, криминальных рисков и нечестной конкуренции).
Таким образом, наряду с правильно подобранной технологией и эффективным руководством, успех инвестиционного проекта определяют лишь три основных фактора: составляющие себестоимости, рынки и деловой климат в регионе. Причем каждый из этих факторов является блокирующим – то есть, отсутствие или недостаток хотя бы одного из факторов обрекает весь проект на неудачу.
Теперь посмотрим на перечисленные выше составляющие успешного инвестиционного проекта применительно к российской действительности.
ПРАВИЛЬНЫЙ ВЫБОР ПРОДУКТА И ТЕХНОЛОГИИ
Это наименее проблемный пункт – крупные потери здесь возникают только при довольно редком стечении обстоятельств, когда и потенциальный инвестор, и инжиниринговая компания имеют очень незначительный опыт подобных проектов, что иногда, конечно, приводит к поспешным и далеко не лучшим технологическим решениям. Примеры подобных
неудачных проектов в России есть – не называя имен, могу сказать, что как минимум два проекта в производстве MDF и один в производстве OSB были остановлены с потерей значительных средств во многом из за проблем с недостатком профессионализма со стороны как инвестора, так и проектировщика. На предпусковом этапе и в начале производства еще одной трудностью для инвестора зачастую является подбор управленческого и технологического персонала высшего и среднего звена. Ключевых специалистов зачастую приходится либо искать за границей, либо переманивать с запущенных ранее проектов конкурирующих компаний. В любом случае, проблема подбора технологии и команды проекта не является системной – это проблема отдельных компаний, а не отрасли, и эту проблему нельзя назвать ключевой – особенно в сравнении с другими.
СОСТАВЛЯЮЩИЕ СЕБЕСТОИМОСТИ
Это то, о чем принято думать, как о самом главном магните для инвестора в России: дешевый лес в больших количествах, дешевый газ и электроэнергия, низкие затраты на рабочую силу.
К сожалению, этот магнит не так уж и силен. Более того, он стремительно теряет свою «притягательность». Начнем с главного – с древесины.
России принадлежит, по разным оценкам, от 18% до 25% лесных запасов планеты. При этом выпуск такой продукции как древесные плиты и целлюлоза не превышает 5% от общемирового. Производство пиломатериалов и заготовка круглого леса – даже с учетом теневого сектора – не превышает 10%. Такой дисбаланс будоражит умы чиновников на разных уровнях – и звучат все новые и новые призывы к тому, чтобы развивать переработку древесины внутри страны.
Масла в огонь подливает пример соседней Финляндии – с успешным лесопромышленным комплексом, выросшим в сходных климатических условиях и в менее благоприятных условиях по заработной плате, налогам и энергоресурсам (см. таблицу 1).
Отсюда делается вывод, что России нужны дополнительные мощности по заготовке и переработке древесины (нельзя не согласиться – конечно, нужны). А значит, нужны инвестиции.
К примеру, на одном гектаре леса в Финляндии и в России сосредоточено в среднем равное количество древесины – около 100 м3. При этом, что бы в России ежегодно получать такое же количество заготовленной древесины с одного гектара, как это делают в Финляндии, нужны инвестиции порядка 50 млрд евро – главным образом это инвестиции в современную аготовительную технику и в лесные дороги (площадь лесов в России почти в 40 раз больше, чем в Финляндии, в то время как заготовка круглого леса превышает финскую чуть более чем втрое, то есть мы имеем почти двенадцатикратное отставание России – даже с учетом «серых рубок»).
Чтобы производить такое же количество пиломатериалов на гектар леса, как в Финляндии, требуются дополнительно около 50 млрд евро (более чем десятикратное отставание России). Чтобы выпустить такое же количество древесных плит – еще не менее 20 млрд. В итоге, чтобы подтянуть российскую переработку древесины до уровня соседней Финляндии, нужны инвестиции, превышающие 120 млрд евро, и это без учета целлюлозных производств, где отставание еще существеннее. То есть, суммарно речь идет о нескольких сотнях миллиардов евро – о сумме, составляющей десятки процентов от годового ВВП России!
Что нужно сделать, чтобы привлечь инвестиции такого масштаба? Можно ли довольствоваться настроением типа «куда эти инвесторы денутся – у нас же есть лес, они сами прибегут»?
Основными конкурентами России в борьбе за крупные инвестиции в лесопромышленный сектор являются страны с быстрорастущими плантациями – главным образом, Латинская Америка и Азия. Отложим пока в сторону вопросы разницы качества древесины и разницы в скорости роста. Сравним то, что государство в силах обеспечить – законодательную базу, инфраструктуру, долговременные гарантии. Сравним Россию с одним из основных конкурентов – Бразилией (см. таблицу 2).
Россия и Бразилия очень похожи в общеэкономических характеристиках (ВВП, население, площадь лесов, запас древостоя), однако существен но различаются в законодательной базе и в инфраструктурных нуждах лесного сектора. Законодательная база – результат целенаправленной работы по выстраиванию атмосферы, дружественной к инвестору. Существенно меньшие инфраструктурные потребности Бразилии – комбинированный результат хорошего инвестиционного климата и природных различий: наличие в Бразилии экологически уязвимых тропических лесов плюс высокая скорость роста плантационной древесины привела к преобладанию интенсивного (плантационного) лесопользования, при котором потребности в развитии и поддержании инфраструктуры существенно ниже.
Как следствие перечисленных в таблице различий, мы видим существенно различающийся объем инвестиций. Наиболее ярко это проявляется в самой капиталоемкой отрасли в лесопромышленном комплексе – целлюлозно-бумажном секторе. Если в России новые целлюлозные заводы не строились уже несколько десятилетий, то в Бразилии наблюдается настоящий бум. В целом, доля плантационных регионов южного полушария в мировом производстве древесного волокна выросла с 17% в 1990-м году до 44% в 2008 году! И наиболее быстро развивающимися странами здесь предсказуемо выступают Бразилия, Аргентина, Чили, Уругвай, Индонезия, Малайзия и Таиланд.
К сожалению, помимо значительного отставания с точки зрения благоприятного к инвестору характера законодательной базы (хотя и этого было бы достаточно), Россия начинает проигрывать и в стоимости древесины (рис. 2).
Стоимость древесины складывается из стоимости леса на корню, затрат на заготовку, доставку (сюда входит и строительство дорог) и лесовосстановление. Комбинация высоких расходов на лесные дороги, стремительно растущих затрат на рабочую силу и низкой производительности труда приводит к тому, что стоимость древесины в России, с учетом доставки до переработчика, почти не отличается от стоимости в других «лесных» регионах.
К примеру, стоимость хвойного баланса с доставкой к переработчику в европейской части России всего в полтора раза ниже, чем в Финляндии (!), и равна стоимости в таких странах как Бразилия (pinus elliottii), Чили (pinus radiata) и Южная Африка (pinus patula). И это притом, что попенная плата в Финляндии выше российской почти в десять раз, а в Бразилии, Чили и Южной Африке – более чем в пять раз.
Можно сделать вывод, что специфических экономических рычагов (дальнейшего снижения попенной платы) в руках государства больше не осталось: единственный путь при влечения инвестора в лесной сектор – улучшение законодательства и улучшение восприятия России как надежного места для долговременных инвестиций.
Ожидать от государства кардинального улучшения гарантий собственности и условий ведения бизнеса в лесном секторе в ближайшее время не приходится. Для сравнения можно посмотреть на ситуацию с частной собственностью на сельскохозяйственные земли – она разивается «на шаг вперед», по сравнению с ситуацией с лесами, но на звать ее «понятной и прозрачной», к сожалению, не получается. Таким образом, Россия все больше загоняет себя в жесткие рамки рискованного и стремительно дорожающего инвестиционного поля. Несмотря на то, что снабжение древесным сырь ем постепенно становится все более и более проблематичным в регионах с растущими рынками древесной продукции, Россия выглядит хуже конкурирующих регионов в борьбе за крупные инвестиции.
Рассмотрим прочие составляющие себестоимости переработки древесины: затраты на электроэнергию, рабочую силу, природный газ и смолы.
Мы видим (рис. 3, слева), что стоимость электроэнергии и газа для промышленных потребителей росла в России за последние десять лет почти так же быстро, как стоимость древесины. Стоимость практически всех видов смол в России уже выше, чем в Европе – как следствие повышения их себестоимости и баланса спроса и предложения на российском рынке. Обратите внимание, что цены даются в евро, так что влияние инфляции минимально.
Официально, заработные платы в России – несмотря на их стремительный рост в период с 1999 по 2008 год – остаются относительно низкими, в сравнении с другими странами: примерно втрое ниже, чем в Восточной Европе и Латинской Америке, почти в десять раз ниже, чем в Западной Европе и Северной Америке.
Цифры впечатляющие, но за ними стоят, во первых, более низкие налоги; во вторых, гораздо более низкая производительность труда (в сравнении с западными странами), в треть их, часть заработных плат, не попадающая в официальную статистику.
Таким образом, общие затраты на рабочую силу для российского производителя уже идут почти вровень с конкурирующими регионами и стремительно растут.
Сравнение всех основных составляющих себестоимости говорит о том, что Россия либо уже потеряла, либо потеряет в ближайшее время притягательность такого «магнита для инвестора», как дешевое производство.
Посмотрим теперь, как обстоят дела с оставшимися двумя магнитами – рынками и деловым климатом.
РЫНКИ
Обратной стороной стремительно растущих затрат на рабочую силу является рост доходов населения – а значит, и рост потребления.
В целом российский рынок является достаточно интересным для инвестиций в древесную продукцию, особенно в продукцию, тяготеющую к локальным рынкам. В период с 2003 о 2008 год производство древесных плит в России росло, в среднем, на 12% в год. Потребление росло, в среднем, на 11% в год. К примеру, плиты ДСП производятся и потребляются, главным образом, внутри страны – и Россия может предложить здесь как наличие древесного сырья, так и наличие большого и быстро растущего рынка. Плиты MDF, OSB и фанера имеют более высокую стоимость на кубический метр, по сравнению с ДСП, а значит, могут транспортироваться на более далекие расстояния без значительных надбавок в стоимости для потребителя. Это делает Россию интересным регионом для производства продукции, рассчитанной не только на внутренний рынок, но и на экспорт. Чем дальше мы продвигаемся по цепочке добавленной стоимости (к примеру – MDF, MDF с покрытием, ламинированные полы), тем более доступными становятся зарубежные рынки. Но при этом, ожидаемо, растет и конкуренция.
Российскому производителю ламинированных полов или мебели приходится конкурировать с зарубежными производителями не только на зарубежных рынках, но и на своем собственном, поскольку им становится и доступен, и интересен рынок России.
Сегодня ключевые сектора в некоторой степени защищены ввозными пошлинами, однако возможность вступления России в WTO может по ставить под вопрос и эту защиту. То есть производители продукции с высокой добавленной стоимостью не могут чувствовать себя вполне комфортно в России – для успеха нужно иметь и производство, и себестоимость, и сервис на уровне если не лучших, то хотя бы средних мировых производителей.
Если говорить о древесных плитах в целом, то, несмотря на превышение производства над потреблением (рис. 4), рынок древесных плит в России является едва ли не единственным серьезным «магнитом для инвестора». Превышение производства над потреблением наблюдается, главным образом, благодаря фанере, идущей на экспорт. Что касается остальных плит (ДСП, MDF/ДВП, OSB), то здесь остается как потенциал для дальнейшего вытеснения импорта (в том числе из нишевых зон – к примеру, плиты маленьких толщин или нестандартных покрытий), так и потенциал для новых масштабных производств, направленных на заполнение растущего рынка стандартной продукцией.
Говоря о рынках, нельзя не упомянуть о кризисе 2008–2009 гг. Падение производства древесных плит в 2009 г. составило чуть более 20%. Падение потребления – почти 29%. Это довольно серьезное падение (для сравнения, спад производства и потребления в Европе составил около 15%).
Ситуация на рынке остановила многих инвесторов как из за проблем с кредитованием текущей деятельности и планируемых производств, так и из за прямого падения спроса. Тем не менее, сейчас мы уже можем говорить о том, что рынок практически восстановился – объемы почти достигли предкризисных уровней (рис. 5), восстанавливаются и цены. Понемногу начали оживать инвестиционные проекты, замороженные в кризис.
Сегодня рынки MDF, ДСП и фанеры вновь стали рынками продавцов. Наблюдается дефицит практически всех видов древесных плит, дистрибьюторы и производители позитивно оценивают перспективы на ближайшие годы. Одним словом, рынок вновь жаждет инвестиций.
Рост доходов населения и огромный отложенный спрос в строительном и мебельном секторе, накопившийся с провала в предыдущие два десятилетия (рис. 6), обещает устойчивый рост рынков, по крайней мере, на 5–7 лет вперед. Единственной «тучей на безоблачном небе» рыночной ситуации является тот факт, что население России (а значит, и рынок) сосредоточено в европейской части, в то время как лесные запасы (почти две трети, по расчетной лесосеке) на ходятся за Уралом.
ДЕЛОВОЙ КЛИМАТ
Для целей нашего разговора его можно рассматривать с двух точек зрения:
- климат для инвестора;
- климат для производителя.
Климат для инвестора в России, как минимум, нелегкий. В этом принято винить, в первую очередь, коррупцию в лице «отдельных чиновников». Однако это очень упрощенный подход.
Приведу сравнение, близкое и понятное любому производителю. Если вы делаете сбытовую политику предприятия простой, прозрачной и предсказуемой, вы выстраиваете климат, препятствующий коррупции и потенциально открытый для новых партнеров. Открытый прайс лист с фиксированной системой скидок за объем и лояльность, а также понятными гарантиями по ставок при возникновении дефицита оставляет минимум простора для возникновения коррупции. То есть, для привлечения партнеров система даже не обязана быть «одинаковой для всех» или «приоритетной для новичков» – в большинстве случаев достаточно всего лишь прозрачности и предсказуемости.
Посмотрим на тот же пример с другой стороны: закрытый прайс-лист; глубокие скидки, распределяемые по неизвестным критериям; «подковерная» борьба за квоты при возникновении дефицита – все это почва, на которой сложно не вырастить коррупцию в том или ином виде.
Перенося наш пример на страну в целом, видно, что для возникновения коррупции правила (законы) должны быть сложными, сроки и ответственность – размытыми. Это не делается в один день – чиновники становятся коррумпированными и законы становятся коррумпирующими постепенно, это процесс, усиливающий сам себя, виток за витком. Это касается и выделения земли, и обеспечения инфраструктурных нужд, и согласований разрешительной документации. Плюс к этому, элементы инфраструктуры, так или иначе дотируемые государством, изначально ставят определенных людей в ситуацию «сижу на ресурсе» – от этого до коррупции полшага.
Доводя пример c политикой продаж до предела: если у промышленного предприятия всего один дистрибьютор (что соответствовало бы монопольной госкорпорации в масштабах страны), то это ставит предприятие в полную зависимость от дистрибьютора и переносит на его сторону значительную долю прибыли. Если же предприятие хватается за любые продажи, вплоть до розничных, то это отвлекает значительные ресурсы уже на сам процесс продаж – заставляя заниматься непрофильным бизнесом. То есть, с точки зрения привлечения инвестиций, в случае государства диалог с крупным и средним бизнесом может дать гораздо больше пользы, чем создание госкорпораций или проведение референдумов. Из этого правила, конечно, есть исключения – но лесная отрасль едва ли относится к ним.
Но, допустим, что новому инвестору удалось преодолеть все барьеры и – не без помощи дружеских связей во всевозможных администрациях – производство начало работать. С этого момента арсенал давления на производителя становится более скудным, ограничиваясь, главным образом, чрезмерными проверками. К тому же региональные власти кровно заинтересованы в успешно работающем производстве как источнике налоговых платежей.
Тем не менее, даже «налаженные дружеские связи» не являются долговременной гарантией. И, конечно, остаются риски, связанные с отсутствием предсказуемой правовой базы (в частности, риск ре национализации – с последующим фаворитизмом в пользу игроков в государственной собственности), а отсутствие предсказуемости губительно для инвестиционных проектов с окупаемостью в 3–5 и более лет. И это – едва ли не самый мощный довод потенциальных инвесторов против России.
Безусловно, самой надежной специфической долговременной гарантией для крупных игроков в ЛПК (то есть гарантией, не связанной с инвестиционным климатом в стране в целом) было бы введение частной собственности на лес, по примеру Бразилии (см. табл. 2). И здесь вопросом, требующим отдельного внимания, становится то, как подобная мера отразится на средних и мелких игроках в лесопромышленном секторе и как подобные шаги проводить в жизнь. Но России уже есть, у кого учиться.
Ситуация с инвестициями в ЛПК России хоть и не радужная, но и не безнадежная. К примеру, низкая инвестиционная активность в целлюлозном производстве соседствует с достаточно высокой активностью в менее капиталоемком производстве древесных плит (рис. 7), где относительная доля ввода новых мощностей за прошедшее десятилетие в нашей стране была лишь немногим ниже, чем в Восточной Европе, Латинской Америке и Китае. Россия остается одним из самых привлекательных рынков и одним из самых богатых «запасников» древесины на планете.
Нельзя лишь закрывать глаза на то, что ситуация ухудшается, и нужно торопиться использовать те преиму щества, которые еще есть.
Справка о компании Pöyry
Штаб квартира и головной офис компании Pöyry находятся в Финляндии. Название произносится по русски как «Пеуру». В компании работают более 7000 человек в 49 странах мира. Количество сотрудников в России – около 250 человек. Оборот компании в 2009 г. составил 673,5 млн евро. Специализация компании – лесопромышленный, энергетический и строительный сектора.
|
